Богучанская ГЭС: кежмари тонут, но не сдаются

В мае 2012-го, на сессии местного парламента, министр экономики и регионального развития Красноярского края Анатолий Цыкалов доложил: программа по переселению из зоны затопления Богучанской ГЭС выполнена «в полном объеме». Гипербола вызвала бурную реакцию у коренных кежмарей, депортированных с малой Родины (Кежемского района) в никуда. (Таких более 150 человек.) И стала эта гипербола толчком к пикету обездоленных в Красноярске. Более 30 кежмарей сумели добраться до краевого центра на санкционированный пикет.

Ехали отовсюду: Боготол, Кодинск, Сосновоборск, Абакан… 62-летняя Валентина выбиралась из тайги. Их родной дом в посёлке Проспихино «зачистили» (сожгли). Немолодых супругов приютила времянка в 8–10 километрах от Кодинска. «Живём, — поделилась, — при свечах; зимой топим снег, летом воду черпаем в речке».

Ровно в 10.00 люди, которым повезло как утопленникам, зашли в тыл вождю пролетариата, выстроились в ряд и молча развернули самодельные плакаты. «Вы оставили нас на дне!» — кричали кривые буквы в окна правительства Красноярского края. Окна подумали с час, вздохнули и отреагировали: к пикетчикам вышел начальник отдела минрегионразвития г-н Тельных. Как умел, отвечал на многочисленные «почему» и «когда», в основном — в будущем времени. Представитель кежемских избирателей в краевом парламенте г-н Симановский не показал лица из своего кабинета.

…86-летняя Елена Васильевна — ветеран труда и войны, коренная ангарчанка — который год «околачивается» у родственников. Бабушка выпала из реестра переселенцев несколько лет назад, но чиновники этого даже не заметили. А может, решили, что баба Лена своё отжила, зачем квадратные метры зря тратить?.. Строгая, ни слезинки, старушка отстояла на пикете с час. Потом её повели куда-то передохнуть…

К полудню кежмари разошлись, чтобы встретиться снова — уже на приёме у министра регионразвития г-на Цыкалова. Чиновник заверил: квартиры свободные есть; 19 июня каждая бездомная семья получит однозначный ответ, про неё ли эти квадратные метры. «Мы для них — грязь!» — поделилась горьким выводом Надежда Шешина из посёлка Болтурино, испытавшая за период «переселения» столько, что хватило бы на пятерых.

***

Пикетчиков ответы чиновника не устроили. После трехчасовых "солнечных ванн", после обеда два десятка пикетчиков явились на прием к министру регионального развития Анатолию Цыкалову. В скромный кабинет общественной приемной заходили по одному. Мое желание засвидетельствовать диалог народа с властью не нашло отклика у г-на министра. После короткой дискуссии я заняла-таки один из стульев в углу.

Два юных клерка, вооруженных гроссбухами, трудились, не поднимая глаз от бумаг. Каждого просителя встречало требование предъявить документы, удостоверяющие личность. И без того унизительная процедура – клянчить угол взамен сожженного госвластью дома – напоминала прием раскулаченных «врагов народа». Данные паспорта аккуратно заносились в гроссбух. Горе, слезы, усталость, безнадега – бессменный спутник переселенцев – не брались во внимание и не фиксировались.

— Я проживала в Проспихино с 1989 года, пока мой дом не сожгли в 2008-м, — в сотый, вероятно, раз рассказывает Светлана Чаркина, обившая все имеющиеся пороги.

— То есть вы выехали из поселка? – уточняет министр.

— Не выезжала я! Я живу и работаю в Кодинске, потому что Проспихино под водой. У меня есть все документы на дом, их приняли и даже назвали конкретный адрес, куда переселят…

— Я понимаю, что вопрос тяжелый… — следует ответ, не более странный, чем сама ситуация просителя-инвалида.

Летом 2008-го дом Чаркиной сначала разобрали на дрова («председатель сельсовета лично разбирал»), затем сожгли. Районная администрация констатировала: «жилой дом отсутствует». Министерство со свистом вычеркнуло Чаркину из реестра.

— Запишите наши телефоны, — снабжают гостинцем на дорожку бездомную.

— Я знаю все ваши телефоны, — устало выдыхает та…

— Я представляю интересы Исаева, сына моего, — волнуется «следующая» — пенсионерка Мария Гавриловна — и судорожно роется в сумке в поиске паспорта.

— Не торопитесь, — по-доброму говорит министр, удобно откинувшись на стуле.

— Сын у меня, 35 лет, родился, вырос в поселке, в Чечне служил, — волнуется заявительница. — Женился. Поставили в 1996 году в льготную очередь. Затем исключили, вписали в общую. В 2009-м и оттуда исключили. В феврале 2012-го есть решение выделить квартиру, а через два месяца – «вам отказано». Вся ситуация, — в двух словах уместив беспросветную дичь, разводит руками заявительница.

— Здесь написано, что в 2005-м в связи с отсутствием работы ваш сын выехал на постоянное место жительства в Кодинск, — ныряет в бумажку г-н министр.

— Мы постоянно ездили в Проспихино, огород садили. А дом сожгли. Мы что, должны были сидеть – ждать, когда комиссия приедет?

— Процитирую вам закон, — решает чиновник.

Эти цитаты затюканные кежмари знают наизусть – по отпискам, обильно льющимся на них сверху, из ведомства того же г-на Цыкалова.

«Свобода, свобода, так много, так мало! Ты нам рассказала, какого мы рода!» – взрывает пространство Юрий Шевчук (это у меня звонит телефон). Клерки замирают. Министр морщится, будто разом скушал половинку лимона, однако продолжает цитировать.

— Шансы есть, шансы есть, — приободряет он мать солдата. — Мы предварительно рекомендуем выделить жилое помещение. Но надо дополнительно поработать с администрацией района.

— А то, что он отслужил полтора года в Чечне, это что, уже не имеет значения? – не выдерживает «минорного тона» мать.

— Безусловно, это его заслуга. Но мы сейчас не говорим о заслугах, а просто фиксируем…

— До свидания, — Исаева встает и идет прочь. Она плачет. Но почему-то не хочет, чтобы «слуги народа» это увидели.

***

Еще и еще судьбы, не вписавшиеся в прокрустово ложе закона о переселении.

Евгения Александрова, в одиночку воспитывает сына, снимает жилье. Родилась, выросла, зарегистрирована в Кежме. В 19 лет, чтобы выжить, переехала в Кодинск, где была работа. (По иронии судьбы, — в компании, которая строит БоГЭС.) Исключена из списков, поскольку «фактически не проживала в зоне затопления». Проиграла суд. Вместе с ребенком поселилась в ветхой избушке в Кежме. Ее лишили света. Угрожали отнять, отправить в детдом сына. И она поняла: «Дана команда нас, как собак, выкидывать».

Любовь Рыбалко, 62 года. В Проспихино – с 1988-го. В 2004-м уехала в Молдову ухаживать за умирающей матерью и отцом-инвалидом. Вернулась в пустое село, прозябала в избушке до 2010-го. В августе 2011-го ее дом сожгли вместе с имуществом. «Ну, понятно, там проводилась зачистка», — благодушно кивает г-н Цыкалов. Теперь супруги Рыбалко, пенсионеры, располагаются во времянке, в лесу, в семи километрах от Кодинска. Мораль? Отрекись от умирающей матери — в пользу квартиры.

Пенсионерка Васканян, воспитательница детсада. В Проспихино – с 1985 года. Муж умер, похоронила в Армении, вернулась – поселка почти нет. Перебралась в Кодинск, чтобы ребенок мог ходить в школу. В 2010-м через суд добилась восстановления в реестре на предоставление жилья. По сей день обретается у знакомых.

Семья Марковских, фермеры с 18-летним стажем. В собственности – 14 строений, техника, несколько наделов земли в Кежме. Глава семьи отказывается покидать поселок, добиваясь компенсации за собственность, которую теряет. Вялая переписка с инстанциями, от сельсовета до правительства РФ, тянется восемь лет. Фермер живет один в «зачищенной» Кежме, которая постепенно уходит под воду.

…Люди, выброшенные с Ангары, начисто выпотрошенные, как таймень, которого они ловили. Заочно вписанные властью в список «мошенников». Приговоренные за преступление, которое не совершали, отлучением от земли. Проигравшие тупой государственной машине, но не побежденные. Потому что всего того, что с ними случилось, оказалось мало, чтобы их уничтожить. Имея штамп регистрации в поселках-призраках, они гребут против течения, отказываясь идти на дно.

Подумайте, разве так, до инфаркта, будут выхаживать чужое?

Разве насмерть стоят за камни, а не за дом?

Маргарита Баранова